Бершадское гетто

Такого уникального еврейского местечка, как Бершадь, наверное, уже больше нигде не будет. О Бершади, о еврейской культуре этого местечка, о традициях будет издана книга. Ее написал наш земляк - директор колледжа из Москвы Матвей Гейзер. Все, что уничтожено и исчезло, запечатлел он в слове.

Я, хотя и был ребенком в страшные дни фашистского нашествия, многое помню отчетливо. Мне было семь лет, я должен был пойти в школу. Но не дано этому было сбыться. Смертельная опасность нависла над нами. Вот как все началось... Мой отец работал в колхозе и ему выделили подводу и двух лошадей. Родители быстро собрали все, что могли, посадили меня с моим младшим братом Залманом на подводу, и мы тронулись в путь. Доехали до моста через реку Дохна, это приток Южного Буга, и пришлось разворачивать обратно. Мост через реку ночью был взорван. Позади мы слышали выстрелы, небо багровело от пожаров. Это немцы входили в наше местечко.

Было это 29 июля 1941 года. Дождались мы темноты и поехали мы на своей подводе к старым знакомым отца Янчукам в село Бырловка. Они нас приняли очень хорошо, лошадей распрягли, отпустили пастись в поле, телегу поставили в огороде, а нас спрятали в подполье - в погреб, вход в него был из кухни и закрывался крышкой. Немцы стремительно наступали и первое время им было не до евреев, многим евреям удалось надежно спрятаться. Но все равно слухи о расстрелах и издевательствах уже доходили до нас. А через полторы недели Бершадь заняли румынские части. Они нагнали в Бершадь много евреев из Румынии, Польши... Эти евреи рассказывали, что им удалось договориться с румынами о создании еврейской общины и общего гетто в Бершади. Таким образом почти все наше местечко превратилось в большое гетто. Когда в гетто наладилась более или менее какая-то жизнь, родители мои решили перебраться в свой дом, чтобы не подвергать опасности наших спасителей Янчуков - дядю Ваню и тетю Марию и их детей Васю и Таню.

Кстати, я и мой брат, проживающий теперь в Риге, поддерживаем с ними дружбу по сей день. Так вот, когда сгоняли евреев в гетто из окрестных сел, мы тоже влились в этот поток. В гетто мы вошли в свой дом, но он был уже занят беженцами из Румынии. Было их несколько семей. Мы стали жить вместе. Благодаря им, и нашей семье было полегче. Во-первых, они могли разговаривать с румынами, во-вторых они были из богатых. Особенно хорошо относилась к нам одна из семей - муж и жена, фамилию их не помню, но помню, что его звали Бенчик, а жену - Роза. Детей у них не было, и они ко мне и брату относились, как к родным детям.

Однажды подъехали к дому румыны, взяли меня и посадили в коляску мотоцикла. Дядя Бенчик бросился их упрашивать, чтобы не забирали меня. Но не смог ничего сделать. Я весь дрожал и плакал, родители тоже плакали, а румын, сидевший за рулем засмеялся и сказал, что хочет накормить меня. Я от страха ничего не соображал. А папа с мамой вообще посчитали, что больше меня не увидят. Но со мной ничего не случилось. Румыны завезли меня в расположение своей части, накормили, положили в коляску мотоцикла мешок муки, соль и другие продукты, посадили сверху меня и привезли домой. Все очень обрадовались, увидев меня живого и невредимого. Румын, который меня привез, отдал продукты нашим и объяснил дяде Бенчику, что у него дома остался такой же мальчик, как и я. Это, пожалуй, единственное мое светлое воспоминание.

Гетто есть гетто. Начали гонять взрослых на разные работы. Паек выдавался скудный. Люди постоянно умирали от голода и болезней. Помню, каждый день ездила телега и собирали трупы. Страшно было смотреть, как умершие люди навалом лежали на этой телеге. Нас выручало то, что иногда приходили к забору, ограждающему гетто, дядя Вася Янчук со своим отцом и перебрасывали нам продукты. И другие люди из близлежащих сел приносили картошку, свеклу - перекидывали через забор. Шли они на риск, но не оставляли без пищи своих знакомых.

С каждым днем все более усиливались притеснения. Особенно свирепствовали полицаи, набранные из местных жителей. Когда партизаны совершат боевую операцию, отыгрывались на евреях. Расстреливали, вешали на телеграфных столбах. Зимой трупы не снимали с этих виселиц по две недели, чтобы навести страх на оставшихся в живых. По любому поводу брали евреев в заложники, отбирали драгоценности, вещи...Особенно начали зверствовать, когда наступил перелом в войне в феврале-марте 1944 года. Помню, недалеко от нашей улицы согнали более сотни евреев, в основном, молодых, заставили их рыть ров. Потом расстреляли, а стариков принудили зарывать ров. Три дня земля шевелилась на том месте.
Спасло нас лишь то, что войска наши быстро наступали.14 марта 1944 года Бершадь освободили. И все же именно в марте до прихода наших войск фашисты за считанные дни расстреляли тысячи евреев нашего местечка. И теперь, когда приходишь на кладбище и видишь на могилах даты рождения и смерти, слезы навертываются на глаза. Какими молодыми были наши родные и близкие, павшие от рук фашистских извергов...

После войны тоже пришлось многое вытерпеть. Жили в холоде и в голоде. Отец ушел с Красной Армией добивать врага. Мы переживали за него. Другие, которые ушли на фронт, как и наш отец, передавали письма, записки, а он - неграмотный, не мог ничего написать. Ну а когда он вернулся домой, конечно, стало нам легче. Я закончил школу, пошел в армию, поступил в танковое училище, закончил службу в Калининграде, стала эта земля моей второй родиной. И все же душа моя там, в Бершади...